Ит в это время на Лийгу почти не смотрел, он стоял у стены, и осознавал одно: здесь, в этом доме, или, если угодно, в мастерской, было тепло, даже нет, не так, тут было ТЕПЛО, и от этого тепла у него почти сразу закружилась голова — пришлось прислониться спиной к стене, чтобы как-то удержать равновесие.
— То есть он вас прислал, чтобы вы поработали вместо него? — с интересом спросила Лийга.
— Да, именно так, — подтвердил Скрипач. — Правда, он не объяснил, что нужно будет делать, сказал только, что несложно.
— Ну, следить за огнем на розжиге — это действительно не очень сложно, да и травы смешивать тоже, — Лийга задумалась. — Вот только что-то я сомневаюсь, что вы двое… о-па, так, тихо, тихо, тихо, держи его, держи, говорю… ай, чёрт, у тебя же одна рука, пусти, я сама…
* * *
Проснулся Ит от давно забытого ощущения, и несколько минут лежал, силясь осознать, что именно он чувствует. И вдруг понял. Впервые за несколько месяцев ему не было больно. Вообще не было больно, совсем. И не было холодно. И лежал он, тоже впервые за долгий срок, на чём-то мягком, мало того, чья-то добрая рука, кажется, сунула ему под коленки пару подушек, и — тоже впервые за всё время, разумеется — у него не болели и не ныли тазобедренные суставы, и живот тоже не болел, потому что расслабились наконец-то вечно сведенные и перенапряженные мышцы. Это было настолько удивительно и непривычно, что он боялся даже дышать, чтобы не спугнуть, не разрушить это сказочное, невероятное ощущение. Не больно. Просто — не больно, и не холодно…
— Скелет халвквины номер два, — произнес насмешливый голос у него над головой. — Спокойно, не дергайся. Эй, а ну-ка посмотрим на меня. Как тебя там, Ит?
А вдруг, если я отвечу, она нас прогонит? пронеслось в голове у Ита. Когда лежишь, не трогают, ведь так? Сейчас она увидит, что я очнулся, и…
— Пить хочешь? — спросила Лийга. — Слушай, я не слепая, и вижу, что ты уже очнулся. Пить хочешь, спрашиваю? У меня тут жарко, давай я тебе лхуса холодного принесу. Ага?
Ит несмело кивнул. Мысли пока что путались, но пить, кажется, действительно хотелось. Лийга куда-то ушла, но очень скоро вернулась. Помогла сесть чуть повыше, и попыталась дать ему в руки чашку, но руки пока что слушались Ита плохо, поэтому Лийга решила придерживать чашку сама, на всякий случай.
Содержимое чашки вызвало такую же бурю эмоций, как и кровать — лхус оказался сладкий, потому что Лийга добавила в него варенье, кажется, тоже из рибира. Глюкоза, сахар — голова, разумеется, тут же снова закружилась, Ит почувствовал, чего его ведет, и хорошо, что он уже лежит, иначе снова бы свалился, скорее всего.
— Он вас что, совсем не кормил? — спросила Лийга. — Что вы там у него ели? Камни?
— Кашу, — ответил Ит.
— И всё? — Лийга нахмурилась.
— Да.
— Старый дурак, — зло сказала она. — Ну, он у меня сегодня получит… Хотя, конечно, не дурак, это немножко по-другому называется… неважно. Ладно, ты давай, отдыхай, отсыпайся, завтра поговорим.
— А где…
— Рыжий? — спросила Лийга. — Помогает мне с печкой. Он молодец, ловко научился справляться одной рукой. Я к тебе его попозже отпущу, мы прогрев закончим, и он придет.
— Он? — переспросил Ит.
— А тебя что, больше устраивает «она»? — уточнила Лийга. — Я не Рифат, мне всё равно. Как хочешь.
— Нет, как раз «он», мы так привыкли, — ответил Ит.
— Я уже поняла, — кивнула Лийга. — Всё, спи. Как ты сюда дойти сумел, это же просто удивительно. И почему не умер в первые дни — тоже, — добавила она. — Извини, но я тогда подумала, что ты уже нежилец.
— Бывает, — Ит почувствовал, что глаза закрываются. — Я тогда тоже так подумал…
— И Рифат, — закончила Лийга. — Очень хорошо, что мы все ошиблись.
* * *
Проспал Ит больше суток. За это время он просыпался всего дважды — первый раз успел перекинуться парой слов со Скрипачом, второй — послушать, как Лийга отчитывает Рифата, который, судя по разговору, пришел к ней, чтобы забрать домой обеих халвквин, и был поставлен перед фактом: остаются у меня, на несколько дней, пока не окрепнут.
— Легко вымещать свои чувства на тех, кто слаб, и не может тебе ответить, — жестко говорила она. — И легко врать тем, кто тебе верит. Да, Рифат? Ты мне сказал, что у вас всё в порядке. Вот это порядок? Вот такой у тебя теперь порядок? Один упал в обморок в прихожей, другой — прокусил себе палец, на который варенье капнуло, когда я это варенье ему в чашку накладывала. Рифат, скажи мне, ты в своем уме?
— Одна, и другая, — глухо ответил Рифат. — Я прошу тебя, прояви такт.
— Это мой дом, — отрезала Лийга. — И как раз я проявляю сейчас такт. Они привыкли к другой форме. Хотя бы здесь они могут называть себя так, как их называли родители, а не как ты привык?
— Ты просила меня сама, чтобы я не впутывал тебя в это. Я выполнил твою просьбу.
— Я просила тебя не об этом, — возразила Лийга. — Я не хотела принимать смерть. И ты знаешь, почему я тебя об этом просила. Я много раз потом спрашивала тебя, нужно ли вам что-то, хочешь ли ты что-то забрать, но ты забрал только скибы. Ты почти четыре месяца морил их голодом. Они не принимали аскезу, как это сделал ты. За что? Мстишь? Им? Причем тут они вообще? Им лет всего ничего, они, когда с тобой это случилось, ещё на свет даже не появились! Да, ты так привык, но ты сейчас здоров, Рифат, к тому же ты много времени проводишь у меня, в тепле, а они эти месяцы были только в холоде. И потом, почему ты не берешь дрова? Тысячу раз я тебе говорила: лес большой, бери дрова, не морочь голову. Но нет!
— Если я буду брать дрова, может не хватить на обжиг, — ответил Рифат. — И потом ты же сама отправишь меня за ними за холмы, а пока я буду ходить, обжиг будет стоять и ждать. Потеряем время. К тому же ходить придется несколько дней, я не так молод, чтобы увезти столько лиственницы за один раз…
— На любое слово ты найдешь сотню оправданий! При этом ты великолепно понимаешь, что этому твоему поступку оправданий нет, и быть не может! Я не узнаю тебя, — она понизила голос. — Тот Рифат, которого я знала, не стал бы наказывать тех, кто попал в беду, он любил весь мир, и никогда не обидел бы ни мужчину, ни халвквину, ни женщину, ни ребенка. У тебя была великая душа, уникальная, а сейчас ты вымещаешь своё горе на тех, кто даже ответить тебе не может. Стыдно, Рифат. Нет, не тебе. Мне сейчас за тебя стыдно.
— Ты не сможешь их оставить у себя, — сказал Рифат лишенным всякого выражения голосом.
— Да, не могу. И не оставлю. Но они будут у меня работать, часто, — тут же ответила Лийга. — Это ты не сможешь мне запретить.
— Я не хочу тебе ничего запрещать, и не имею права этого делать, — всё тот же, лишенный выражения, голос. — Но халвквина в таком возрасте с легкостью может навредить сама себе, и, если я взял эту ответственность, я буду обязан максимально…
— Ой, перестань, — с раздражением произнесла Лийга. — Двое искалеченных полукровок, о какой осторожности ты говоришь?
— Полукровок? — в голосе Рифата вдруг появился интерес. — Ты проверила?
— А что тут проверять? И так всё прекрасно видно. Тем более что рыжий рассказал о семье, про это они оба отлично всё помнят. Их мать человек, младший отец — такая же помесь, старший отец — из наших. Вселенная большая, Рифат, тебе ли об этом не знать. Вот такой казус, смешение двух рас. Подобных семей там немало, судя по рассказу. Меньше, чем чистокровных с обеих сторон, но немало. У нас им не грозит то, о чем ты думаешь, грозить может совсем другое, но уж от этого мы вполне сумеем их защитить.
— Если будет время, и если найдутся деньги, — в голосе Рифата возникла неприязнь. — И если они окажутся нам полезными.
— Твоё ожесточенное сердце говорит сейчас страшные вещи, — печально произнесла в ответ Лийга. — Идём работать. Тебе проще, ты вернешься домой, а мне ещё всю ночь быть у печи…
— Попроси Скиа помочь тебе, — предложил Рифат.
